Неточные совпадения
— Да, с
братией.
У меня все новое есть. Только вы не показывайте там бабушке или тупоумным вашим
гостям. Я хотя и не знаю вас, а верю, что вы не связываетесь с ними…
— Теперь мать только распоясывайся! — весело говорил
брат Степан, — теперь,
брат, о полотках позабудь — баста! Вот они, пути провидения! Приехал дорогой
гость, а
у нас полотки в опалу попали. Огурцы промозглые, солонина с душком — все полетит в застольную! Не миновать, милый друг, и на Волгу за рыбой посылать, а рыбка-то кусается! Дед — он пожрать любит — это я знаю! И сам хорошо ест, и другие чтоб хорошо ели — вот
у него как!
— Намеднись такая ли перестрелка в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых) была — как только до убийства не дошло! — сообщал кто-нибудь из приезжих
гостей. — Вышли оба
брата в березовую рощу грибков посбирать. Один с одного конца взялся, другой — с другого. Идут задумавшись навстречу и не замечают друг друга. Как вдруг столкнулись. Смотрят друг дружке в глаза — он ли, не он ли? — никто не хочет первый дорогу дать. Ну, и пошло тут
у них, и пошло…
— Нет, вы подумайте, каково положение крестьян! — перебивал другой
гость, — намеднись один
брат взял да всех мужиков
у другого перепорол, а те, дурачье, думают, что их свойбарин сечет…
Теперь мать жила в двух комнатах передней половины дома,
у нее часто бывали
гости, чаще других
братья Максимовы...
— Ну,
брат, мне некогда, — остановил он
гостя, поднимаясь. —
У нас сейчас смывка… Вот объездной с кружкой едет.
В августе был
у меня Яков Дмитриевич; объезжая округ, он из Перми завернул ко мне и
погостил четыре дня. Вполне наш. Это был праздник — добрый человек, неизменно привязанный к нам по старине. Велел очень кланяться тебе и
брату. Он очень жалеет, что не мог быть
у вас за Байкалом до выезда из Иркутска. Теперь его постоянное жительство в Омске. Сашенька здорова, но все же опасаются нервических ее припадков.
Вероятно, вы видели фельдмаршальшу, сестру Сергея Григорьевича, и порадовались, что
брат будет иметь отраду обнять ее. Она
у нас
погостила сутки, и
у меня со всей нашей артелью субботничала.
— Сергей Иваныч
у нас самый главный
гость! — наивно взвизгнула Нюра. — Сергей Иваныч
у нас вроде
брата!
— Нет-с: по праздникам господа, как соберутся иногда, так, не дай бог как едят! Поедут в какой-нибудь немецкий трактир, да рублей сто, слышь, и проедят. А пьют что — боже упаси! хуже нашего
брата! Вот, бывало,
у Петра Иваныча соберутся
гости: сядут за стол часу в шестом, а встанут утром в четвертом часу.
Только вечером, уже в восьмом часу, я застал его дома. К удивлению моему,
у него сидели
гости — Алексей Нилыч и еще один полузнакомый мне господин, некто Шигалев, родной
брат жены Виргинского.
Хозяина моего я знаю, он бывал в
гостях у матери моей вместе с
братом своим, который смешно пищал...
Марта набивала папиросы для Вершиной. Она нетерпеливо хотела, чтобы Передонов посмотрел на нее и пришел в восхищение. Это желание выдавало себя на ее простодушном лице выражением беспокойной приветливости. Впрочем, оно вытекало не из того, чтобы Марта была влюблена в Передонова: Вершина желала пристроить ее, семья была большая, — и Марте хотелось угодить Вершиной,
у которой она жила несколько месяцев, со дня похорон старика-мужа Вершиной, — угодить за себя и за брата-гимназиста, который тоже
гостил здесь.
У чиновника Быстрецова беда: помер в одночасье прибывший
гостить брат, офицер, а мёртвое мыло из дома не выкинули на перекрёсток-то…»
Да бишь! чуть не забыл:
гостит у нас, видишь ли, уже целый месяц, Иван Иваныч Мизинчиков, тебе будет троюродный
брат, кажется; да, именно троюродный! он недавно в отставку вышел из гусаров, поручиком; человек еще молодой.
— Боярин! — сказал он. — Если б супруга твоя здравствовала, то, верно б, не отказалась поднести нам по чарке вина и допустила бы взглянуть на светлые свои очи; так нельзя ли нам удостоиться присутствия твоей прекрасной дочери?
У вас, может быть, не в обычае, чтоб девицы показывались
гостям; но ведь ты, боярин, почти наш
брат поляк: дозволь полюбоваться невестою пана Гонсевского.
Этот тоже народник, точь-в-точь
брат. Я с ним познакомился в Туле, года три назад, когда его вернули из Сибири. Живет в имении
у родственницы, под Тулой, близ Черни. Я был
у него там в
гостях… Помню только имя этой старой дамы — Елизавета Мардарьевна.
— Ну,
брат! — сказал Ижорской, когда Рославлев сел на лошадь, — смотри держись крепче: конь черкесской, настоящий Шалох. Прошлого года мне его привели прямо с Кавказа: зверь, а не лошадь! Да ты старый кавалерист, так со всяким чертом сладишь. Ей, Шурлов! кинь гончих вон в тот остров; а вы, дурачье, ступайте на все лазы; ты, Заливной, стань
у той перемычки, что к песочному оврагу. Да чур не зевать! Поставьте прямо на нас милого дружка, чтобы было чем потешить приезжего
гостя.
— Полно,
брат! по-латыни-та говорить! Не об этом речь: я слыву хлебосолом, и надобно сегодня поддержать мою славу. Да что наши дамы не едут! Я разослал ко всем соседям приглашения: того и гляди, станут наезжать
гости; одному мне не управиться, так сестра бы
у меня похозяйничала. А уж на будущей неделе я стал бы
у нее хозяйничать, — прибавил Ижорской, потрепав по плечу Рославлева. — Что,
брат, дождался, наконец? Ведь свадьба твоя решительно в воскресенье?
— Спасибо,
брат! С удовольствием пошел бы я к тебе в
гости, да воды боюсь. Лучше уж ты прилетай ко мне в
гости на крышу… Я тебя,
брат, ягодами буду угощать —
у меня целый сад, а потом раздобудем и корочку хлебца, и овса, и сахару, и живого комарика. Ты ведь любишь сахар?
— И еще как ходят,
брат!..
У меня есть большой приятель — трубочист Яша. Он постоянно в
гости ко мне приходит… И веселый такой трубочист, — все песни поет. Чистит трубы, а сам напевает. Да еще присядет на самый конек отдохнуть, достанет хлебца и закусывает, а я крошки подбираю. Душа в душу живем. Я ведь тоже люблю повеселиться.
— Ничего, живем помаленьку, — отвечал Ерш Ершович. — Иди ко мне в
гости.
У меня,
брат, хорошо в глубоких местах… Вода стоит тихо, всякой водяной травки сколько хочешь. Угощу тебя лягушачьей икрой, червячками, водяными козявками…
— Нас ее
брат провожал, двоюродный, из Петербурга, он
у них
гостит, гвардеец, с усами. Да, родная моя мамочка! — он прямо в ужасе: как вы здесь живете? Но до того вежлив, что мне, ей-Богу, за нашу улицу стыдно стало — хоть бы разъединый поганый фонаришко поставили!
«Нет, это поистине светлый луч во тьме!» — подумал я и сел писать за стол. Чувство
у меня при этом было настолько приятное, будто не посторонний мельник, а родной
брат приехал ко мне
погостить в больницу.
Любим Карпыч. Послушайте, люди добрые! Обижают Любима Торцова, гонят вон. А чем я не
гость? За что меня гонят? Я не чисто одет, так
у меня на совести чисто. Я не Коршунов: я бедных не грабил, чужого веку не заедал, жены ревностию не замучил… Меня гонят, а он первый
гость, его в передний угол сажают. Что ж, ничего, ему другую жену дадут:
брат за него дочь отдает! Ха, ха, ха! (Хохочет трагически.)
— Нет-с, благодарю; я не пью пуншу, — отвечал Ферапонт Григорьич. — «Нет,
брат, не надуешь, — думал он сам про себя, — ты, пожалуй, напоишь, да и обделаешь. Этакий здесь народец, — продолжал рассуждать сам с собою помещик, осматривая
гостей, — какие
у всех рожи-то нечеловеческие: образина на образине! Хозяин лучше всех с лица: хват малый; только, должно быть, страшная плутина!» Другие
гости не отказались, подобно Ферапонту Григорьичу; они все сделали себе по пуншу и принялись пить.
Я поехал покойнее и хотя сомневался, чтобы он сдержал слово, но нечем было переменить:
гости все званы были прямо в эту деревню и
у меня в виду не было другого места для бала. Положась на честь
брата Петруся, я удалял беспокойные мысли.
Нарушилось было наше веселье умными изобретениями
брата Петруся. Вдруг, среди скоков, раздался громкий звук от рогов, в которые
брат приказал трубить внизу. Но некоторые из бывших тут
гостей, приятелей его, пошли к нему и убедили его умолкнуть — что он и сделал, к немалому удовольствию общему. Хорошо, что унятие рогов на сей раз не стоило мне ничего. Если бы не приятели его, то я бы должен был итти к нему и купить
у него тишину.
Дорогою мы рассуждали с
братом, какой
у господина полковника должен быть знатный банкет и как, при многих
у него
гостях, будут нам отдавать отличную честь, как прилично и следует знаменитым Халязским.
К
брату Ариадны приехал
погостить его университетский товарищ Лубков, Михаил Иваныч, милый человек, про которого кучера и лакеи говорили: «за-а-нятный господин!» Этак среднего роста, тощенький, плешивый, лицо, как
у доброго буржуа, не интересное, но благообразное, бледное, с жесткими холеными усами, на шее гусиная кожа с пупырышками, большой кадык.
Мой здешний начальник,
брат баронессы, барон Андрей Васильич, тоже был их ежедневный
гость и очень одобрял установившуюся
у нас дружбу.
У всех простые русские лица, какие можно встретить на каждом шагу. И держали себя все просто. Не чувствовалось деланного монашеского смирения. Один
брат Ираклии представлял некоторое исключение своей неестественной суетливостью. Он, очевидно, уже успел предупредить игумена о новом монастырском
госте.
Эта мирная рыбная ловитва была нарушена неожиданным появлением
брата Ираклия. Возвращаясь на свой остров вечером, когда все сети были выметаны, Половецкий заметил горевший
у их балагана огонь. Не нужно было говорить, какой
гость пожаловал.
Брат Павлин только угнетенно вздохнул, предчувствуя неприятность. Действительно, это был
брат Ираклий, сидевший около костра.
Павел Петрович Мартынов [Мартынов Павел Петрович (ум. в 1838 г.) — полковник, земляк и приятель С. Т. Аксакова.], родной
брат Мартынова, часто бывавшего
у Рубановских, служивший в Измайловском полку, при первом свидании открыл мне глаза: старик Рубановский и двое
гостей, о которых я сейчас говорил, были масоны, или мартинисты, а А. Ф. Лабзин, о котором я часто слыхал, был великий
брат и начальник этой секты.
—
У нас,
брат, и в заведении скуки нет! — отозвался Прокоп, — либо
у нас
гости, либо мы в
гостях — где тут скуке быть! А
гостей нет — лошадей велишь заложить или варенья спросишь. А теперь вот за границу собрались. Вздумалось съездить — и поедем.
Агишин. Ишь
у тебя замашки-то какие! Вот и поди соперничай с тобой! Нет, видно, вашему
брату без бою уступать нужно!.. (Подавая руку). Ну, я тебя задерживать не хочу… Поручения твои я исполнил, об этом после… До свиданья, сегодня вечером! Поди к своим
гостям, занимай их… (Уходит).
Была бы она дама и неглупая, а уж добрая, так очень добрая; но здравого смысла
у ней как-то мало было; о хозяйстве и не спрашивай: не понимала ли она, или не хотела ничем заняться, только даже обедать приказать не в состоянии была; деревенскую жизнь терпеть не могла; а рядиться, по
гостям ездить, по городам бы жить или этак года бы, например, через два съездить в Москву, в Петербург, и прожить там тысяч десять — к этому в начальные годы замужества была неимоверная страсть; только этим и бредила; ну, а
брат, как человек расчетливый, понимал так, что в одном отношении он привык уже к сельской жизни; а другое и то, что как там ни толкуй, а в городе все втрое или вчетверо выйдет против деревни; кроме того, усадьбу оставить, так и доход с именья будет не тот.
Да,
брат, ты уж согласись, что тебе бы хотелось, чтоб
у меня, например, твоего лучшего друга, стало вдруг тысяч сто капитала; чтоб все враги, какие ни есть на свете, вдруг бы, ни с того ни с сего, помирились, чтоб все они обнялись среди улицы от радости и потом сюда к тебе на квартиру, пожалуй, в
гости пришли.
— И я не признал бы тебя, Патап Максимыч, коли б не в дому
у тебя встретился, — сказал незнакомый
гость. — Постарели мы,
брат, оба с тобой, ишь и тебя сединой, что инеем, подернуло… Здравствуйте, матушка Аксинья Захаровна!.. Не узнали?.. Да и я бы не узнал… Как последний раз виделись, цвела ты, как маков цвет, а теперь, гляди-ка, какая стала!.. Да… Время идет да идет, а годы человека не красят… Не узнаете?..
Вечерком по холодку Патап Максимыч с Аксиньей Захаровной и кум Иван Григорьич с Груней по домам поехали. Перед тем Манефа, вняв неотступным просьбам Фленушки, упросила
брата оставить Парашу
погостить у нее еще хоть с недельку, покаместь он с Аксиньей Захаровной будет
гостить у головы, спрыскивать его позументы. Патап Максимыч долго не соглашался, но потом позволил дочери остаться в Комарове, с тем, однако, чтоб Манефа ее ни под каким видом в Шарпан с собой не брала.
— Пора мне, очень пора, Марко Данилыч, — ответила Марья Ивановна. — Вот уж ведь две недели, как я
у вас
гощу.
Братья, наверно, теперь домой воротились, ждут меня не дождутся.
— Рада
у вас
погостить, Марко Данилыч, благодарна за доброе приглашение, — сказала Марья Ивановна. —
Братья не воротились еще из воронежских деревень, очень-то торопиться пока мне еще нечего. Недельки две могу
погостить.
— Да, — встрепенулся
брат. —
У тебя
гости, мне это сказала девочка, я потому и не велел тебя звать, а пошел сюда сам. Я уже умылся в гостинице и на первый раз, кажется, настолько опрятен, что в качестве дорожного человека могу представиться твоим знакомым.
— Стыдно,
брат! Твой отец-покойник предводителем
у нас был, матушка в уважении… Стыдно! Я
у тебя уже месяц
гощу и одну за тобой черту заметил… Нет
у тебя того знакомого, нет того встречного и поперечного, которому бы ты девочки не предлагал!.. То тому, то другому… И разговора
у тебя другого нету… Подсватываньем занимаешься. А еще тоже женатый, почтенный, в действительные скоро полезешь, в превосходительные… Стыд, срам!.. Месяц живу
у тебя, а ты мне уж десятую предлагаешь… Сваха!..
Соллогуб
гостил, попадая в Нижний,
у тогдашнего губернского предводителя, Н.В.Шереметева,
брата того сурового вотчинника, который послужил мне моделью одной из старобытовых фигур в моем романе «Земские силы», оставшемся недоконченным.
Вскоре после того мы с Вырубовым посетили А.И. При нем тогда была только Н.А.Огарева и их дочь Лиза, официально значившаяся также как девица Огарева. Он просил меня навещать его и собирался взять на зиму меблированную квартиру. Но это ему не удалось тогда сделать. Он получил депешу, что его старшая дочь Н.А. серьезно заболела какой-то нервной болезнью, и он тотчас же решил ехать во Флоренцию, где она
гостила тогда
у брата своего Александра, профессора в тамошнем Институте высших наук.
Один из
братьев Рагозиных был и моим мировым посредником, сам хороший, рациональный агроном, мягкий, более гуманный, с оттенком либерализма, который сказывался и в том, что он ходил и
у себя и в
гостях в русском костюме (ополченской формы), но без славянофильского жаргона.
Наезжая в Петербург еще дерптским студентом, я завязал знакомство и с тамошним студенчеством, главным образом через
братьев Бакст,
у которых один раз зимой и
гостил на Васильевском острову.
Да! Девочки Конопацкие с их тетей, Екатериной Матвеевной. И Люба, и Катя, и Наташа! Я повел
гостей в сад… Не могу сейчас припомнить, были ли в то время дома сестры, старший
брат Миша. Мы гуляли по саду, играли, — и
у меня в воспоминании я один среди этой опьяняющей радости, милых девичьих улыбок, блеска заходящего солнца и запаха сирени.
— Что же, мы люди крещеные,
у нас
гостей вон не гонят, — отвечала Марья Матвеевна, — садитесь, блинов
у нас много расчинено. На всю нищую
братию ставили, кушайте.